1. Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, – тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, 2. которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых по знаменованию имени царь правды, а потом и царь Салима, то есть царь мира. 3. Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда.
(1. Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, – тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, 2. которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых по знаменованию имени царь праведности, а потом и царь Салима, то есть царь мира. 3. Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда.)
1) Ибо Мелхиседек. До сих пор апостол побуждал иудеев увещеваниями внимательно обдумать, что значит сравнение Христа с Мелхиседеком. В конце предыдущей главы, дабы после отступления вернуться к основной теме, он снова цитирует место из Псалма. Значит, теперь апостол подробно излагает то, что раньше затронул лишь вскользь. Он по отдельности перечисляет то, что надо усмотреть в Мелхиседеке, и в чем тот уподобляется Христу. Далее, не удивительно, что апостол столь тщательно на этом останавливается. Действительно, весьма не обычно в области, исполненной столькими суевериями и извращениями, найти человека, соблюдавшего истинный божественный культ. С одной стороны его страна граничила с Содомом и Гоморрой, с другой – с хананеями. Посему со всех сторон Мелхиседека окружали нечестивые люди. Кроме того, весь мир настолько склонен к нечестию, что едва можно поверить в то, что Бога правильно почитали где-то вне семьи Авраама. Ведь даже отец и дед его, у которых должно было процветать наивысшее благочестие, еще прежде уклонились в идолопоклонство.
Итак, весьма достопамятное событие: еще сохранился царь, не только служивший истинной религии, но и сам исполнявший роль священника. Действительно, в том, кто являлся прообразом Сына Божия, всему надлежало быть ярким. То же, что Христос оттенялся именно в этом прообразе, явствует из псалма. Ведь Давид вовсе не по дерзости написал: Ты – Священник вовек по чину Мелхиседека. Скорее в этих словах Церкви доверяется какое-то возвышенное таинство.
Теперь рассмотри отдельные качества, в которых апостол сравнивает Христа с Мелхиседеком. Первая схожесть заключается в имени. Ведь не лишено тайны прозвище «царь праведности». Хотя эта честь и присваивалась царям, правящим умеренно и справедливо, истинно сей титул подходит одному лишь Христу, не только правящему справедливо, подобно прочим, но и сообщающему нам праведность Божию, частично, поскольку мы считаемся праведными по благодатному примирению, а частично – поскольку обновляемся Его Духом для благочестивой и святой жизни. Значит, имя «царь праведности» основано на том следствии, что Христос влагает праведность во всех Своих людей. Отсюда следует, что вне Его Царства в людях царствует один лишь грех. Посему Захария (2:10), словно торжественным указом Божиим вводя Христа в обладание Его Царством, украшает Его следующим восхвалением: радуйся, дщерь Сиона, вот Царь твой праведный идет к тебе. Он хочет сказать, что праведность, иначе у нас отсутствующая, даруется нам через пришествие Христово.
Во-вторых, подобие, отмеченное апостолом, заключается в воцарении мира. И этот мир есть плод упомянутой ранее праведности. Отсюда следует: там, куда доходит Христово Царство, должен царить мир, как сказано у Исаии во второй и девятой главах, и других похожих местах. Впрочем, поскольку мир у евреев означает также благополучие и счастье, его можно понять и в этом смысле. Но мне больше нравится подразумевать здесь внутренний мир, дающий совести покой и уверенность перед Богом. И нельзя достаточно оценить преимущества этого блага, если, с другой стороны, не размыслить над тем, сколь несчастны люди, мучимые постоянным беспокойством. В их же числе непременно должны находиться и мы, доколе, примирившись через Христа, не успокоим свою совесть перед Богом.
3) Без отца. Я предпочитаю переводить так, нежели «с неизвестным отцом». Ибо апостол хотел сказать нечто большее, чем то, что род Мелхиседека темен и неизвестен. И меня не смущает возражение, что в таком случае образ не будет соответствовать истине, поскольку Христос имеет Отца на небесах, а мать на земле. Ведь апостол тут же объясняет нам свою мысль, добавляя «без рода». Значит, он изымает Мелхиседека из общего закона порождения. Этим он хочет указать на его вечность, на то, что не стоит искать среди людей его недавнее начало. Нет сомнения, что Мелхиседек родился от каких-то родителей. Но здесь апостол говорит о нем не как о частном лице, но скорее облекает в лицо Иисуса Христа. Посему и не позволяет усматривать в нем что-либо, кроме того, чему учит Писание. Ведь в рассмотрении всего, относящегося ко Христу, надо придерживаться благочестивого правила: разуметь что-либо только из Слова Божия.
Так вот, поскольку Дух Святой, представляя Мелхиседека выдающимся царем своего времени, умалчивает о его происхождении и никак не говорит потом о его же смерти, разве не равносильно это указанию на вечность? То же, что только оттенялось в Мелхиседеке, воистину исполнились в лице Иисуса Христа. Значит, нам подобает довольствоваться серединой: поскольку Писание рисует нам Мелхиседека так, словно он никогда не рождался и не умирал, то и у Христа нет никакого начала или конца.
Впрочем, отсюда мы также узнаем, сколь необходимы почтительность и трезвость в рассмотрении духовных божественных тайн. Ведь апостол не только сам добровольно отказывается знать то, о чем нигде не сказано в Писании, но и хочет того же самого от нас. Действительно, не подобает необдуманно заявлять что-либо о Христе, исходя из нашего разума.
Однако Мелхиседек рассматривается здесь не в личном качестве, но постольку, поскольку является священным прообразом Христа. И не случайным, не в силу неведения должно считаться опущенным упоминание о родстве или смерти Мелхиседека. Скорее Дух сделал это умышленно, дабы поднять его над уровнем обычного человека. Посему не кажется вероятным мнение тех, кто думает, будто Мелхиседек – это Сим, сын Ноя. Ведь если придти к какому-то известному и определенному человеку, не будет больше схожести между Христом и Мелхиседеком.
Уподобляясь. А именно: настолько, насколько требовала суть уподобления. Ибо всегда надо удерживать аналогию между символом и самой вещью. Достойны смеха те, кто на деле уподобляет Мелхиседека Христу, воображая, будто первый упал с неба. Достаточно и того, что в нем наблюдаются черты Иисуса Христа. Подобно тому, как можно видеть на картине образ живого человека, и все же знать, что он сильно от нее отличается. Не представляется нужным опровергать безумие тех, кто бредит, что тогда в лице Мелхиседека явился или Сам Христос, или Дух Святой, или Ангел. Разве что кто-нибудь сочтет достойным здравомыслящего человека спорить с Постеллом и подобными ему безумцами. Ибо этот проходимец с не меньшей наглостью выдает себя за Мелхиседека, чем некогда эти больные души (о которых упоминает Иероним) воображали последнего Христом.
(1. Ибо Мелхиседек, царь Салима, священник Бога Всевышнего, – тот, который встретил Авраама и благословил его, возвращающегося после поражения царей, 2. которому и десятину отделил Авраам от всего, – во-первых по знаменованию имени царь праведности, а потом и царь Салима, то есть царь мира. 3. Без отца, без матери, без родословия, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни, уподобляясь Сыну Божию, пребывает священником навсегда.)
1) Ибо Мелхиседек. До сих пор апостол побуждал иудеев увещеваниями внимательно обдумать, что значит сравнение Христа с Мелхиседеком. В конце предыдущей главы, дабы после отступления вернуться к основной теме, он снова цитирует место из Псалма. Значит, теперь апостол подробно излагает то, что раньше затронул лишь вскользь. Он по отдельности перечисляет то, что надо усмотреть в Мелхиседеке, и в чем тот уподобляется Христу. Далее, не удивительно, что апостол столь тщательно на этом останавливается. Действительно, весьма не обычно в области, исполненной столькими суевериями и извращениями, найти человека, соблюдавшего истинный божественный культ. С одной стороны его страна граничила с Содомом и Гоморрой, с другой – с хананеями. Посему со всех сторон Мелхиседека окружали нечестивые люди. Кроме того, весь мир настолько склонен к нечестию, что едва можно поверить в то, что Бога правильно почитали где-то вне семьи Авраама. Ведь даже отец и дед его, у которых должно было процветать наивысшее благочестие, еще прежде уклонились в идолопоклонство.
Итак, весьма достопамятное событие: еще сохранился царь, не только служивший истинной религии, но и сам исполнявший роль священника. Действительно, в том, кто являлся прообразом Сына Божия, всему надлежало быть ярким. То же, что Христос оттенялся именно в этом прообразе, явствует из псалма. Ведь Давид вовсе не по дерзости написал: Ты – Священник вовек по чину Мелхиседека. Скорее в этих словах Церкви доверяется какое-то возвышенное таинство.
Теперь рассмотри отдельные качества, в которых апостол сравнивает Христа с Мелхиседеком. Первая схожесть заключается в имени. Ведь не лишено тайны прозвище «царь праведности». Хотя эта честь и присваивалась царям, правящим умеренно и справедливо, истинно сей титул подходит одному лишь Христу, не только правящему справедливо, подобно прочим, но и сообщающему нам праведность Божию, частично, поскольку мы считаемся праведными по благодатному примирению, а частично – поскольку обновляемся Его Духом для благочестивой и святой жизни. Значит, имя «царь праведности» основано на том следствии, что Христос влагает праведность во всех Своих людей. Отсюда следует, что вне Его Царства в людях царствует один лишь грех. Посему Захария (2:10), словно торжественным указом Божиим вводя Христа в обладание Его Царством, украшает Его следующим восхвалением: радуйся, дщерь Сиона, вот Царь твой праведный идет к тебе. Он хочет сказать, что праведность, иначе у нас отсутствующая, даруется нам через пришествие Христово.
Во-вторых, подобие, отмеченное апостолом, заключается в воцарении мира. И этот мир есть плод упомянутой ранее праведности. Отсюда следует: там, куда доходит Христово Царство, должен царить мир, как сказано у Исаии во второй и девятой главах, и других похожих местах. Впрочем, поскольку мир у евреев означает также благополучие и счастье, его можно понять и в этом смысле. Но мне больше нравится подразумевать здесь внутренний мир, дающий совести покой и уверенность перед Богом. И нельзя достаточно оценить преимущества этого блага, если, с другой стороны, не размыслить над тем, сколь несчастны люди, мучимые постоянным беспокойством. В их же числе непременно должны находиться и мы, доколе, примирившись через Христа, не успокоим свою совесть перед Богом.
3) Без отца. Я предпочитаю переводить так, нежели «с неизвестным отцом». Ибо апостол хотел сказать нечто большее, чем то, что род Мелхиседека темен и неизвестен. И меня не смущает возражение, что в таком случае образ не будет соответствовать истине, поскольку Христос имеет Отца на небесах, а мать на земле. Ведь апостол тут же объясняет нам свою мысль, добавляя «без рода». Значит, он изымает Мелхиседека из общего закона порождения. Этим он хочет указать на его вечность, на то, что не стоит искать среди людей его недавнее начало. Нет сомнения, что Мелхиседек родился от каких-то родителей. Но здесь апостол говорит о нем не как о частном лице, но скорее облекает в лицо Иисуса Христа. Посему и не позволяет усматривать в нем что-либо, кроме того, чему учит Писание. Ведь в рассмотрении всего, относящегося ко Христу, надо придерживаться благочестивого правила: разуметь что-либо только из Слова Божия.
Так вот, поскольку Дух Святой, представляя Мелхиседека выдающимся царем своего времени, умалчивает о его происхождении и никак не говорит потом о его же смерти, разве не равносильно это указанию на вечность? То же, что только оттенялось в Мелхиседеке, воистину исполнились в лице Иисуса Христа. Значит, нам подобает довольствоваться серединой: поскольку Писание рисует нам Мелхиседека так, словно он никогда не рождался и не умирал, то и у Христа нет никакого начала или конца.
Впрочем, отсюда мы также узнаем, сколь необходимы почтительность и трезвость в рассмотрении духовных божественных тайн. Ведь апостол не только сам добровольно отказывается знать то, о чем нигде не сказано в Писании, но и хочет того же самого от нас. Действительно, не подобает необдуманно заявлять что-либо о Христе, исходя из нашего разума.
Однако Мелхиседек рассматривается здесь не в личном качестве, но постольку, поскольку является священным прообразом Христа. И не случайным, не в силу неведения должно считаться опущенным упоминание о родстве или смерти Мелхиседека. Скорее Дух сделал это умышленно, дабы поднять его над уровнем обычного человека. Посему не кажется вероятным мнение тех, кто думает, будто Мелхиседек – это Сим, сын Ноя. Ведь если придти к какому-то известному и определенному человеку, не будет больше схожести между Христом и Мелхиседеком.
Уподобляясь. А именно: настолько, насколько требовала суть уподобления. Ибо всегда надо удерживать аналогию между символом и самой вещью. Достойны смеха те, кто на деле уподобляет Мелхиседека Христу, воображая, будто первый упал с неба. Достаточно и того, что в нем наблюдаются черты Иисуса Христа. Подобно тому, как можно видеть на картине образ живого человека, и все же знать, что он сильно от нее отличается. Не представляется нужным опровергать безумие тех, кто бредит, что тогда в лице Мелхиседека явился или Сам Христос, или Дух Святой, или Ангел. Разве что кто-нибудь сочтет достойным здравомыслящего человека спорить с Постеллом и подобными ему безумцами. Ибо этот проходимец с не меньшей наглостью выдает себя за Мелхиседека, чем некогда эти больные души (о которых упоминает Иероним) воображали последнего Христом.