Почему критикуют Церковь?
Критика церковной действительности не только нужна и не грешна, но и необходима, как необходима уборка в доме перед праздниками...
Протоиерей Андрей Ткачев | 07 июня 2012 г.
Церковь не критикуют тогда, когда она ни на что не влияет. Существует себе на обочине жизни, подобно книгохранилищу или этнографическому музею, и не тревожит совесть обывателя.
Протоиерей Андрей Ткачев
Ее архитектура может «как бы» случайно маячить в кадре таких культовых фильмов, как «Ирония судьбы», но без крестов, а так – в виде трогательного обломка навсегда ушедших времен. И человек будет издалека уважать эту почти исчезнувшую Церковь, ни за что ее не ругая, как не ругает он и труппу оперного театра, в котором не был и быть не собирается.
Такое уважение к Церкви на расстоянии, граничащее с уважительным молчанием о мертвых, само приказало долго жить. И слава Богу! Теперь Церковь ругают страстно, горячо, как воистину живую, а не как лавку древностей.
Стоит понять, что это – доказательство подлинной ее живости, доказательство, правда, от противного, но очевидное и не терпящее сомнений. Теперь давайте попробуем поговорить об отношении к критике, а также о ее качестве и разновидностях.
*
Во-первых, нам самим, христианам, не следует автоматически записывать в смертные враги всякого человека, чем-то в церковной жизни недовольного. Эта простейшая мысль трудна для усвоения. Хрестоматийно безбрежная душа русского человека слишком привычна к метаниям из стороны в сторону и середины держаться не обучена.
На самом деле эта воспетая душевная широта очень часто на поверку оказывается недисциплинированностью, отсутствием внутреннего воспитания. Для такой души «раз что против сказал – враг, не иначе». Это неправда.
Критика в режиме сострадания, критика, рожденная любовью и тревогой, обязана быть. Если ее нет, тогда пустоту, столь нетерпимую природой, заполняет один лишь восторг самохвальства, не лечащий, но прячущий раны за повязками, дескать «пусть гниют, лишь бы не видно».
Христиане, считающие, что в нашей церковной повседневности критика, анализ, оценка и самооценка неуместны, оказывают Церкви медвежью услугу. И, быть может, именно слабая внутренняя «работа над ошибками» или ее отсутствие (ну нет у нас просто-напросто такого исторического навыка) как раз и стимулирует «внешних» делать за нас нашу работу.
И кто еще скажет правду, если не любящий друг и раздраженный враг? При молчащем друге врагу все карты в руки.
*
Теперь сами критики. Самую худшую их часть составляют те, кто пропитан ненавистью к благодати. Этим никогда не угодишь, хоть бы все высшее духовенство пересело на «Ладу Калину», и из церковной кассы кормились бы все до единого беспризорные дети и беспомощные старики.
Не вполне отдавая себе отчет в своих симпатиях и антипатиях, эти люди чуют в Церкви нечто большее, чем «институт удовлетворения религиозных потребностей». То, что для одних – «запах живительный на жизнь», для них – «запах смертоносный на смерть» (2 Кор. 2:16), и нужно опять-таки благодарить Бога за то, что благодать Его не отнята от нас.
Умиротворяя одних, на других благодать действует как раздражитель, и тогда уже раздраженные цепляются за все, что можно: за объем живота, за длину бороды, за многодетность или бездетность, за участие в жизни общества или, наоборот, устранение от участия.
Когда Монтекки и Капулетти враждуют, то слуги тех и других причиняют друг другу зло и обиды не от себя, а за общее дело. Так сказать, «ничего личного». Поэтому когда один слуга спрашивает в начале пьесы другого: «Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сударь?», нужно понимать, что ноготь грызется «на счет» всего вражьего дома, а не на счет отдельно взятого поваренка.
Критика личности в этом случае – лишь повод для демонстрации принципиального протеста. Это нужно понимать, чтобы не тащить из болота бегемота и не переубеждать периферийной аргументацией человека, который в принципе вас и вашу веру не приемлет.
*
Но могут быть и иные критики. Те, для которых Имя Божие свято, которые причащаются, не подвергают сомнению необходимость иерархии и понимают, насколько сложно Церкви жить в этом мире, но свидетельствовать людям о наличии иной, высшей реальности. Эти люди имеют право высказываться о том, что на их взгляд требует пристального внимания и оперативного вмешательства.
Этим людям удобнее быть мирянами.
Священник подобен офицеру, и выполнение приказов для него естественнее, чем проведение дебатов. Священник находится внутри обоймы, и все, кто выше и ниже его, так плотно к нему прижаты, что возможностей для маневра или нет вовсе, или их очень мало. Поэтому и в ветхозаветные времена священство относительно редко удостаивалось пророческого дара.
Священство было душой народа и, одновременно, его скелетом. Именно к костям священных обрядов, служб, постов и праздников крепилась плоть народного организма.
Но когда жизнь принимала неправильное направление и угрожала наказанием, восставали люди, не принадлежавшие к колену Левия, и огненными словами водворяли испаряющуюся из сознания народа истину на подобающее место. Такова матрица внутренней жизни всех народов, украшенных верой в Творца неба и земли.
*
Царственное священство предполагает и требует наличие мирян, которые способны не только защищать веру перед лицом внешних, но и внутри Церкви ей самой говорить нечто на пользу. В древние времена такими мирянами были благоверные князья. Они воевали, судили, решали споры, творили милостыню, покровительствовали Церкви.
В наши изменившиеся времена такими мирянами должны быть люди масштаба Хомякова и Достоевского, то есть мыслители, ученые и писатели. Их слова сегодня весят больше, чем меч-кладенец в иные эпохи. Они свободны от жесткой субординации клира, не будучи свободными от Закона Христова. Их сердце живо, но и глаза открыты. Поэтому их слово может исцелять и выводить из тупиков.
Конечно, второй Достоевский также невозможен, как и второй Исайя. Но речь о самой сути явления, а не о нюансах.
Итак, критика церковной действительности не только нужна и не грешна, но и необходима, как необходима уборка в доме перед праздниками. Она не всегда должна быть публичной, и те, кому говорят «оглашенные, изыдите», не должны быть слушателями разговоров о наших семейных проблемах.
Да и в том случае, когда далекий от молитвы человек привычно повторяет в наш адрес дежурные упреки, не всегда нужно идти напролом. Энергия сопротивления лишь увеличивает энергию бессмысленного столкновения. Иногда нужно вести себя не как вышибала, а как борец айкидо, то есть сознательной податливостью обезоружить противника.
Он тебе упрек в ожидании гневного ответа, а ты ему: «Да, я знаю и согласен. У нас есть проблемы. Но решаем их и с Божией помощью решим». Он тебе еще упрек, а ты ему: «Спасибо, любезнейший, за вашу тревогу о нас. Помолитесь пожалуйста, чтобы нам исправиться». До третьего упрека разговор может и не дойти.
Только вести вот так диалог нужно уметь, как, впрочем, и многое другое. Ну а чтобы уметь, нужно учиться. Вот так, глядишь, не просто ругая тьму, но зажигая свечи, часть мрака и разгоним. С Божией помощью.
Читайте также:
Почему верующие боятся критики?
Что мешает интеллигенту войти в Церковь?
Молитесь Господину жатвы…
Критика церковной действительности не только нужна и не грешна, но и необходима, как необходима уборка в доме перед праздниками...
Протоиерей Андрей Ткачев | 07 июня 2012 г.
Церковь не критикуют тогда, когда она ни на что не влияет. Существует себе на обочине жизни, подобно книгохранилищу или этнографическому музею, и не тревожит совесть обывателя.
Протоиерей Андрей Ткачев
Ее архитектура может «как бы» случайно маячить в кадре таких культовых фильмов, как «Ирония судьбы», но без крестов, а так – в виде трогательного обломка навсегда ушедших времен. И человек будет издалека уважать эту почти исчезнувшую Церковь, ни за что ее не ругая, как не ругает он и труппу оперного театра, в котором не был и быть не собирается.
Такое уважение к Церкви на расстоянии, граничащее с уважительным молчанием о мертвых, само приказало долго жить. И слава Богу! Теперь Церковь ругают страстно, горячо, как воистину живую, а не как лавку древностей.
Стоит понять, что это – доказательство подлинной ее живости, доказательство, правда, от противного, но очевидное и не терпящее сомнений. Теперь давайте попробуем поговорить об отношении к критике, а также о ее качестве и разновидностях.
*
Во-первых, нам самим, христианам, не следует автоматически записывать в смертные враги всякого человека, чем-то в церковной жизни недовольного. Эта простейшая мысль трудна для усвоения. Хрестоматийно безбрежная душа русского человека слишком привычна к метаниям из стороны в сторону и середины держаться не обучена.
На самом деле эта воспетая душевная широта очень часто на поверку оказывается недисциплинированностью, отсутствием внутреннего воспитания. Для такой души «раз что против сказал – враг, не иначе». Это неправда.
Критика в режиме сострадания, критика, рожденная любовью и тревогой, обязана быть. Если ее нет, тогда пустоту, столь нетерпимую природой, заполняет один лишь восторг самохвальства, не лечащий, но прячущий раны за повязками, дескать «пусть гниют, лишь бы не видно».
Христиане, считающие, что в нашей церковной повседневности критика, анализ, оценка и самооценка неуместны, оказывают Церкви медвежью услугу. И, быть может, именно слабая внутренняя «работа над ошибками» или ее отсутствие (ну нет у нас просто-напросто такого исторического навыка) как раз и стимулирует «внешних» делать за нас нашу работу.
И кто еще скажет правду, если не любящий друг и раздраженный враг? При молчащем друге врагу все карты в руки.
*
Теперь сами критики. Самую худшую их часть составляют те, кто пропитан ненавистью к благодати. Этим никогда не угодишь, хоть бы все высшее духовенство пересело на «Ладу Калину», и из церковной кассы кормились бы все до единого беспризорные дети и беспомощные старики.
Не вполне отдавая себе отчет в своих симпатиях и антипатиях, эти люди чуют в Церкви нечто большее, чем «институт удовлетворения религиозных потребностей». То, что для одних – «запах живительный на жизнь», для них – «запах смертоносный на смерть» (2 Кор. 2:16), и нужно опять-таки благодарить Бога за то, что благодать Его не отнята от нас.
Умиротворяя одних, на других благодать действует как раздражитель, и тогда уже раздраженные цепляются за все, что можно: за объем живота, за длину бороды, за многодетность или бездетность, за участие в жизни общества или, наоборот, устранение от участия.
Когда Монтекки и Капулетти враждуют, то слуги тех и других причиняют друг другу зло и обиды не от себя, а за общее дело. Так сказать, «ничего личного». Поэтому когда один слуга спрашивает в начале пьесы другого: «Не на наш ли счет вы грызете ноготь, сударь?», нужно понимать, что ноготь грызется «на счет» всего вражьего дома, а не на счет отдельно взятого поваренка.
Критика личности в этом случае – лишь повод для демонстрации принципиального протеста. Это нужно понимать, чтобы не тащить из болота бегемота и не переубеждать периферийной аргументацией человека, который в принципе вас и вашу веру не приемлет.
*
Но могут быть и иные критики. Те, для которых Имя Божие свято, которые причащаются, не подвергают сомнению необходимость иерархии и понимают, насколько сложно Церкви жить в этом мире, но свидетельствовать людям о наличии иной, высшей реальности. Эти люди имеют право высказываться о том, что на их взгляд требует пристального внимания и оперативного вмешательства.
Этим людям удобнее быть мирянами.
Священник подобен офицеру, и выполнение приказов для него естественнее, чем проведение дебатов. Священник находится внутри обоймы, и все, кто выше и ниже его, так плотно к нему прижаты, что возможностей для маневра или нет вовсе, или их очень мало. Поэтому и в ветхозаветные времена священство относительно редко удостаивалось пророческого дара.
Священство было душой народа и, одновременно, его скелетом. Именно к костям священных обрядов, служб, постов и праздников крепилась плоть народного организма.
Но когда жизнь принимала неправильное направление и угрожала наказанием, восставали люди, не принадлежавшие к колену Левия, и огненными словами водворяли испаряющуюся из сознания народа истину на подобающее место. Такова матрица внутренней жизни всех народов, украшенных верой в Творца неба и земли.
*
Царственное священство предполагает и требует наличие мирян, которые способны не только защищать веру перед лицом внешних, но и внутри Церкви ей самой говорить нечто на пользу. В древние времена такими мирянами были благоверные князья. Они воевали, судили, решали споры, творили милостыню, покровительствовали Церкви.
В наши изменившиеся времена такими мирянами должны быть люди масштаба Хомякова и Достоевского, то есть мыслители, ученые и писатели. Их слова сегодня весят больше, чем меч-кладенец в иные эпохи. Они свободны от жесткой субординации клира, не будучи свободными от Закона Христова. Их сердце живо, но и глаза открыты. Поэтому их слово может исцелять и выводить из тупиков.
Конечно, второй Достоевский также невозможен, как и второй Исайя. Но речь о самой сути явления, а не о нюансах.
Итак, критика церковной действительности не только нужна и не грешна, но и необходима, как необходима уборка в доме перед праздниками. Она не всегда должна быть публичной, и те, кому говорят «оглашенные, изыдите», не должны быть слушателями разговоров о наших семейных проблемах.
Да и в том случае, когда далекий от молитвы человек привычно повторяет в наш адрес дежурные упреки, не всегда нужно идти напролом. Энергия сопротивления лишь увеличивает энергию бессмысленного столкновения. Иногда нужно вести себя не как вышибала, а как борец айкидо, то есть сознательной податливостью обезоружить противника.
Он тебе упрек в ожидании гневного ответа, а ты ему: «Да, я знаю и согласен. У нас есть проблемы. Но решаем их и с Божией помощью решим». Он тебе еще упрек, а ты ему: «Спасибо, любезнейший, за вашу тревогу о нас. Помолитесь пожалуйста, чтобы нам исправиться». До третьего упрека разговор может и не дойти.
Только вести вот так диалог нужно уметь, как, впрочем, и многое другое. Ну а чтобы уметь, нужно учиться. Вот так, глядишь, не просто ругая тьму, но зажигая свечи, часть мрака и разгоним. С Божией помощью.
Читайте также:
Почему верующие боятся критики?
Что мешает интеллигенту войти в Церковь?
Молитесь Господину жатвы…
